Highwayman
The wind was a torrent of darkness among the gusty trees
The moon was a ghostly galleon tossed upon the cloudy seas
The road was a ribbon of moonlight over the purple moor
And the highwayman came riding,
Riding, riding,
The highwayman came riding, up to the old inn-door
He'd a French-cocked hat on his forehead,
A bunch of lace at his chin
A coat of claret velvet, and breeches of brown doe-skin
They fitted with never a wrinkle;
His boots were up to the thigh!
And he rode with a jewelled twinkle,
His pistol butts a-twinkle,
His rapier hilt a-twinkle, under the jewelled sky
Over the cobbles he clattered and clashed in the dark inn-yard
And he tapped with his whip on the shutters, but all was locked and barred;
He whistled a tune to the window, and who should be waiting there
But the landlord's black-eyed daughter,
Bess, the landlord's daughter
Plaiting a dark red love-knot into her long black hair
"One kiss, my bonny sweetheart, I'm after a prize tonight,
But I shall be back with the yellow gold before the morning light;
Yet if they press me sharply, and harry me through the day,
Then look for me by the moonlight,
Watch for me by the moonlight,
I'll come to thee by the moonlight,
Though hell should bar the way"
He rose upright in the stirrups; he scarce could reach her hand
But she loosened her hair in the casement!
His face burnt like a brand
As the black cascade of perfume came tumbling over his breast;
And he kissed its waves in the moonlight,
(oh, sweet waves in the moonlight!)
Then he tugged at his rein in the moonlight,
And galloped away to the west
He did not come at the dawning; he did not come at noon,
And out of the tawny sunset, before the rise of the moon,
When the road was a gypsy's ribbon, looping the purple moor,
A red-coat troop came marching,
Marching, marching
King George's men came marching,
Up to the old inn-door
They said no word to the landlord, the drank his ale instead,
But they gagged his daughter and bound her to the foot of her narrow bed;
Two of them knelt at the casement, with muskets at their side!
There was death at every window,
Hell at one dark window;
For Bess could see, through the casement, the road that he would ride
They had tied her up to attention, with many a sniggering jest;
They had bound a musket beside her, with the barrel beneath her breast!
"Now keep good watch!" And they kissed her
She heard the dead man say
"Look for me by the moonlight
Watch for me by the moonlight
I'll come to thee by the moonlight,
Though hell should bar the way"
She twisted her hands behind her, but all the knots held good!
She writhed her hands till her fingers were wet with sweat of blood!
They stretched and strained in the darkness
And the hours crawled by like years!
Till, now, on the stroke of midnight,
Cold, on the stroke of midnight,
The tip of one finger touched it!
The trigger at least was hers!
Tlot-tlot! Had they heard it? The horse-hoofs were ringing clear
Tlot-tlot, in the distance!
Were they deaf they did not hear?
Down the ribbon of moonlight, over the brow of the hill
The highwayman came riding,
Riding, riding!
The red-coats looked to their priming!
She stood up straight and still!
Tlot, in the frosty silence! Tlot, in the echoing night!
Nearer he came and nearer! Her face was like a light!
Her eyes grew wide for a moment!
She drew one last deep breath,
Then her finger moved in the moonlight,
Her musket shattered the moonlight,
Shattered her breast in the moonlight
And warned him with her death!
He turned; he spurred to the west; he did not know she stood
Bowed, with her head o'er the musket,
drenched with her own red blood
Not till the dawn he heard it; his face grew grey to hear
How Bess, the landlord's daughter,
The landlord's black-eyed daughter,
Had watched for her love in the moonlight, and died in the darkness there.
Back, he spurred like a madman, shrieking a curse to the sky
With the white road smoking behind him and his rapier brandished high!
Blood-red were his spurs in the golden noon; wine-red was his velvet coat,
When they shot him down on the highway,
Down like a dog on the highway,
And he lay in his blood on the highway,
With the bunch of lace at his throat.
Still of a winter's night, they say, when the wind is in the trees,
When the moon is a ghostly galleon, tossed upon the cloudy seas,
When the road is a ribbon of moonlight over the purple moor,
A highwayman comes riding,
Riding, riding,
A highwayman comes riding, up to the old inn-door.
Разбойник с большой дороги*
Ветер был поток тьмы среди порывистый деревьев
Луна была призрачный галеон кинул на облачные моря
Дорога была лентой лунного света над пурпурным торфяником
И разбойник пришел верхом,
Езда, езда,
Разбойник пришел верхом, до старого трактира двери
Он французский треуголку на лоб,
Пучок из кружева на его подбородок
Слой бордового бархата и галифе коричневого DOE-кожа
Они оснащены никогда морщин;
Его ботинки были до бедра!
И он ехал с драгоценностями огоньком,
Его пистолет окурки а-мерцает,
Его рапира рукоятки а-огонька под драгоценностями неба
За булыжники он стучал и столкнулся в темноте трактир двора
И он постучал кнутом на ставнях, но все было заперто и запрещено;
Он насвистывал мелодию к окну, и кто должен ждать там
Но черноглазая дочь помещика,
Бесс, дочь помещика
Плел темно-красный любовь-узел в ее длинные черные волосы
«Один поцелуй, мой цветущий дорогуша, я после выигрыша сегодня,
Но я вернусь с желтым золотом перед утренним светом;
Но если они давить на меня резко, и гарри меня через день,
Тогда ищи меня в лунном свете,
Следите за мной в лунном свете,
Я приду к тебе в лунном свете,
Хотя яркие преградить плечи пути "
Он встал прямо в стременах; он мало мог достичь ее руку
Но она ослабла волосы в створке!
Его лицо сожжено как бренд
Как черный каскад духов посыпались на груди;
И он поцеловал ее волны в лунном свете,
(О, сладкие волны в лунном свете!)
Потом он потянул его за поводья в лунном свете,
И ускакал на запад
Он не пришел на рассвете; он не пришел в полдень,
И из буры заката, до появления луны,
Когда дорога была лента цыгана, в зацикливания фиолетовый торфяник,
Красно-пальто отряд пришел маршировать,
Маршевый, походный
люди короля Георга пришли маршируют,
До старого трактира двери
Они сказали, что ни одно слово к хозяину, то вместо того, чтобы не пил пиво,
Но они заткнули его дочь и привязали ее к подножию ее узкой кровати;
Два из них опустился на колени в створке, с ружьями на их стороне!
Была смерть в каждом окне,
Ад в одном темном окне;
Для Бесс мог видеть, через створку, дорога он будет ездить
Они связали ее внимание, со многими хихикая шутя;
Они связаны мушкет рядом с ней, со стволом под грудью!
«Теперь сохранить хорошие часы!» И они поцеловались назад
Она слышала, как мертвец сказать
«Посмотрите на меня в лунном свете
Следите за мной в лунном свете
Я приду к тебе в лунном свете,
Хотя яркие преградить плечи пути "
Она сжала руки за спиной, но все узлы провели хорошо!
Она извивалась ее руками, пока ее пальцы были мокрыми от пота крови!
Они растягиваются и напряженными в темноте
И часы сканироваться как лет!
До, в настоящее время, на полночь,
Холодная, на пробьет полночь,
Кончик одного пальца коснулся его!
Триггер, по крайней мере, что у нее!
Tlot-Tlot! Если бы они слышали это? Конная подкова звенела ясно
Tlot-Tlot, на расстоянии!
Были ли они глухими Они не слышали?
Вниз ленты лунного света, над гребнем холма
Разбойник пришел верхом,
Езда, катание на лошадях!
Красный полупальто посмотрел на их грунтование!
Она выпрямилась и до сих пор!
Tlot, в морозной тишине! Tlot, в гулкой ночи!
Ближе он пришел и ближе! Ее лицо было похоже на свет!
Ее глаза расширились на мгновение!
Она сделала последний глубокий вдох,
Затем ее палец перемещается в лунном свете,
Ее мушкет разрушила лунный свет,
Разрушенная ее груди в лунном свете
И предупредил его со своей смертью!
Он повернулся; он пришпорил на запад; он не знал, что она стояла
Поклонился назад, с головой o'er мушкета,
пропитан своей красной крови
Не до утра он услышал; его лицо стало серым, чтобы услышать
Как Бесс, дочь помещика,
черноглазая дочь помещика,
Если бы смотрел за ее любовь в лунном свете, и умер в темноте там.
Назад, он пришпорил как сумасшедший, крича проклятия в небо
С белой дороге курение за ним и его шпагой размахивали высоко!
Кровь-красные были шпоры в золотой полдень; винно-красный бархат пальто, которое его,
Когда они его сбили на шоссе,
Вниз, как собака на шоссе,
И он лежал в крови на шоссе,
С кучей кружев на его горле.
Тем не менее в зимней ночью, они говорят, когда ветер в деревьях,
Когда луна призрачное галеон, бросил на пасмурном море,
Когда дорога лента лунного света над пурпурными болотами,
Разбойник приходит верхом,
Езда, езда,
Разбойник приходит верхом, до старого трактира двери.